По ту сторону от тебя  - Алекс Джиллиан

Родители отказывались понимать мое стремление к спорту и экстриму, четко озвучив свою позицию и не уступая ни на йоту. Несмотря на загруженный график моих ежедневных занятий, никто не отменял домашней работы, которая так же ежемесячно составлялась, как график. Я никогда не чувствовал себя частью семьи, не ощущал свой дом, именно как отчий дом. Для меня это всегда был лагерь, где каждый выполняет свою роль и функцию. И если других детей такая жизнь устраивала, то я, будучи единственным родным сыном, хотел особенного отношения. Больше любви, ласки, заботы и понимания. Я хотел быть лучше всех, и я был… Но родители никогда не выделяли меня. Даже наоборот, ко мне относились строже и требовательнее. Сначала мне казалось, что мне нужно больше стараться. Медали, грамоты, похвалы, которые сыпались со всех сторон, но не от родителей. Поняв, что я ничего добьюсь, заставляя себя заниматься тем, чего бы хотели для меня мама с папой, я немного опустил планку, освободив несколько часов в неделю на то, что действительно приносило мне удовольствие.

Адреналин… Джош Каперски правильно сказал, что это наркотик, на который подсаживаешься сразу. Я занимался многими видами спорта, используя каждую свободную минуту для тренировок. Родители были недовольны, но, если я справлялся с учебой и домашними делами, им не в чем было меня упрекнуть.

Отношения с братьями и сестрами у меня складывались по-разному. Глубоко не был привязан ни к кому, все время чувствуя невидимую преграду между ними и мной. Это был только мой заскок, психологический блок, с которым работать я не собирался и не хотел. Я ревновал своих родителей, ощущая себя обворованным, ущемленным. Хотя внешне своей нелюбви и ощущения превосходства я не демонстрировал. Думаю, что они все меня любили.

Невероятное облегчение подарило мне окончание школы. Я целый год отдыхал, занимался картингом, тренировался, экспериментировал с различными экстремальными видами спорта. Родители хранили молчание, позволив мне передохнуть этот год. Потом поступил в МГУ и сам не думал, что буду немного грустить, уезжая из пригорода Твери, в котором провел столько лет под постоянным прессингом и надзором.

Родители устроили праздник. Они любили все эти масштабные мероприятия во имя объединения семьи. Широкие жесты, громкие слова, огромный стол в гостиной, за которым собиралась гудящая толпа. Я ненавидел подобные сборища, не нуждался в них и не скучал ни по кому из тех, кто покидал наш дом.

Этот день запомнился тем, что именно я был центром внимания, и не потому что у меня был день рождения и так было нужно, чтобы все говорили только обо мне, дарили подарки и старались угодить. Может быть, печаль в блестящих глазах матери или ощущение скорой свободы, которую я уже чувствовал всеми фибрами своей угнетенной души, в этот вечер заставили меня быть чуть-чуть искреннее и добрее. Я помню, что Маша проплакала целый день. Хотя плакать она начала гораздо раньше, когда только узнала, что я поступил в университет.

Первая узнала. Сейчас уже сложно сказать, что выделило Машу из толпы других детей, которые выросли в доме моих родителей, но не оставивших в моей душе и памяти ничего, кроме раздражения.

Возможно, дело в ее внешней хрупкости и беззащитности. Болезненная, бледная, тихая, робкая. Такой я увидел ее впервые, когда нас привели в больницу, чтобы познакомиться с новой «сестренкой». Было в выражении глаз, которые доверчиво смотрели на меня, что-то такое, отчего щемило сердце. Я не жалел ее. Это было другое ощущение. Мы словно сразу, с первого взгляда заключили собственный пакт о неразглашении некой тайны, которую знали только мы. Да, только не было никаких тайн, кроме тех, что придумывали мы сами.

Я испытывал к ней нежность, желание защищать и смешить…. Ее улыбка, такая редкая вначале, всегда принадлежала только мне. Нам было легко вместе, несмотря на значительную разницу в возрасте. Позже, в школе, она уже так не ощущалась. Я просто был ее старшим другом, который защищал и заботился о ней, выбрав из всех, кого осчастливили родители самую хрупкую и красивую.

Даже в четыре года было понятно, что из этой маленькой феи с белыми волосами и кристально-синими глазами вырастет настоящая красавица. Фея… это определение подходит идеально. Она росла на моих глазах, но я никогда не считал ее своей сестрой. Когда Маша была рядом, она могла просто молчать, читая книжки, рисовать или играть со своими куклами, мне уже было комфортно и легко в ее присутствии. Не знаю почему, но наблюдать за ней было моим любимым развлечением. Я мог часами следить за сменой выражений на ее лице, пока она раскладывала на полу своих кукол, то отчитывая их, то жалея. Я делал вид, что сижу за учебниками, а сам не мог сдержать улыбки умиления, когда она рассаживала вокруг себя игрушки, раздавая листочки, которые служили им тетрадками. Она всегда выбирала для игр ту комнату, в которой находился я. Непреднамеренно. Просто нас примагничивало друг к другу, и сопротивляться этому было бесполезно.

Уезжая в Москву, я понимал, что расстояние разорвет эту связь. Только с Машей мы часами говорили о том, о чем я мечтаю, к чему стремлюсь. Она робко признавалась в том, что хочет стать балериной. Иногда я вместе с мамой забирал Машу из балетной школы. Мы присутствовали на занятиях всего несколько минут, но видения танцующей маленькой феи с тонкими ручками и ножками, хрупкой, парящей, словно ненастоящей, навсегда врезалось в мою память. Сейчас мне кажется, что я уже тогда в нее влюбился. Неосознанно и по-детски. Все мальчики мечтают о принцессах. У меня была самая красивая, самая волшебная и заколдованная из всех принцесс, но и самая маленькая. Слишком маленькая.

В Москве я недолго хранил память о своей маленькой подружке, погрузившись в новый свободный мир, к которому стремился. Мне нравилось все, кроме самого университета и выбранной профессии. Мне было скучно. Я изучал программу целого курса за какой-то месяц, а потом прогуливал занятия, пропадая с новыми друзьями из циркового училища. Через них я и вышел на Джоша спустя два года. Жизнь сложная и непредсказуемая штука, она действительно все расставляет по своим местам.

***

Я не замечаю, как на побережье опускаются сумерки. Честно говоря, я даже не понимаю, как оказался на самом удаленном пляже. Я иду вдоль берега, погрузившись в воспоминания после эмоциональной тирады, которую мне устроил сегодня Джош, разбередив забытые обиды, взлеты и падения, ошибки, которые привели меня в город грехов, ставший мне вторым домом. Глядя на океан, я вспоминаю, что уже полгода не занимался дайвингом, предпочитая свободное время тратить на вечеринки, выпивку, легкомысленных девчонок.

Мне стыдно, потому что я мечтал о другом. Не о таком будущем я рассказывал Маше. Где тот парень, который мечтал покорять горы и океаны, исколесить весь мир, забраться на Эверест, посетить места, где зарождалась цивилизация? Что случилось с моими мечтами?

В лучах уходящего солнца Тихий океан выглядит величественно, завораживающе. Этот вид хочется запечатлеть, но я не художник, а камера моего мобильного, несмотря на все пиксели не сможет передать и малую толику этого завораживающего медленного перекатывания волн, лениво и снисходительно лижущих белоснежный песок. Я видел его и другим; бушующим и диким, свирепым, готовым разорвать любого, кто приблизится. Я люблю океан. Наверное, я могу чувствовать себя по-настоящему свободным только здесь.